«Этих негодяев нам поставляет десятая школа!»
К столетнему юбилею одной из лучших школ Новосибирска её выпускник написал нетривиальное эссе. Школа сейчас называется гимназией №10, а эссе написал известный в политических кругах человек - Яков Савченко.
Десятой школе 100 лет. В подобных случаях принято говорить короткие и возвышенно-хвалебные речи. Рискну несколько отступить от этого правила, так как, краткость не всегда позволяет объяснить, что именно ты ценишь, а стандартные поздравления по случаю юбилея слишком похожи одно на другое и часто лишены личной окраски.
Да и что можно сказать про школу, если не основываться на личных воспоминаниях?
Я поступил в 10-ю школу в 1974 году, когда мне было шесть лет. Сейчас это норма, но тогда я был единственным шестилеткой среди трёх параллельных классов. «Мальчик, -сказала мне Ольга Францевна Покровская, осуществлявшая запись в первый класс, - положи язык между зубами и скажи «Ззз-э-э!». Под перекрёстным взглядом родителей, тренировавших меня перед зеркалом две недели, выпучив от усердия глаза, я издал нужный звук и был признан годным к учёбе в школе с английским уклоном. Я ещё застал старое здание школы, имевшее, на мой взгляд, многие неоценимые преимущества. Там можно было с риском для жизни ездить по лестничным дубовым перилам и плясать на широких карнизах за окном. Позже, когда в бывшем здании школы расположилась редакция газеты «Новая Сибирь», мой любимый карниз на четвёртом этаже попал аккурат в кабинет главного редактора. Беседуя с руководителем газеты Вячеславом Досычевым (тоже, кстати, учеником 10-й школы) я привык время от времени поглядывать из окна вниз, радуясь, что дожил до этаких лет.
Несмотря на эти безобидные проступки, семь первых лет я был на хорошем счету, но потом наступил переходный возраст. Необходимо признаться честно – к восьмому классу я стал порядочным лоботрясом и в школу ходил преимущественно развлекаться. Жизнь восьмиклассника восхитительна. Каждый день обещал быть интереснее другого. Я ложился спать, наполненный творческими планами, и просыпался полностью готовым к новым подвигам. До сих пор поражаюсь собственной изобретательности и терпению учителей.
Безоблачной жизни пришёл конец в середине учебного года. В государстве было принято решение не переводить в девятый класс тех, у кого было больше четырёх троек. Их ждало ПТУ, а затем, разумеется, Советская Армия. Ни в ПТУ, ни в Армию мне не хотелось и, кстати, в этом я не был оригинален. Я хорошо помню, что из трёх восьмых классов в ПТУ по доброй воле был готов идти только один ученик. В те тревожные дни среди моих одноклассников было принято иронически похлопывать друг друга по спине, приговаривая: «В тебе спит хороший слесарь!»
Что касается меня, то троек я имел достаточное количество, чтобы без долгих разговоров отправить меня в самое задрипанное профтехучилище, не дожидаясь окончания учебного года. Тучи постепенно сгущались. В разговорах с некоторыми, особенно доброжелательно настроенными, учителями стали отчётливо слышны радостные нотки скорого прощания со мной. Необходимо было что-то срочно предпринять. В результате титанических усилий количество троек было сокращено, но всё равно их было пять. Четыре из них не имели шансов на исправление, но пятая была по физике. В критический момент, за три дня до окончания восьмого класса мой подростковый мозг родил идею, которой я продолжаю гордиться, даже достигнув зрелого возраста. Вооружившись задачником по физике, под редакцией Гольдфарба (имя автора помню до сих пор) я протолкался через ряды одноклассников к склонившемуся над нашим журналом физику Катанскому. «Александр Васильевич!» - выпалил я. – У меня есть к вам ПРЕДЛОЖЕНИЕ. Я готов до первого сентября следующего года прорешать триста задач из этого сборника по вашему выбору, если вы мне поставите четвёрку за год!»
Катанский внимательно посмотрел на меня. Потом взял книжку Гольдфарба, поднёс её очень близко к глазам (он страдал сильной близорукостью) и начал отмечать птичками штрафные задачи, которыми мне предстояло заняться летом. Другой физик, стоявший рядом с ним, по фамилии Сулима (которого все, разумеется, звали за глаза Сулемой), иронически спросил, кивнув на меня: «Вы поверите ему на слово или возьмёте расписку?». На что Катанский ответил: «Я полагаю, есть свидетели!»
Лето, как принято говорить, пролетело незаметно. 24 августа я проснулся в холодном поту.
Час расплаты близился, и пора было браться за ум. Не выполнить обещанного и показаться на глаза Катанскому мне представлялось физически невозможным. К 1 сентября четвёрка авансом была отработана . Прошло тридцать лет , но я могу решить любую задачу по кинематике или динамике. К сожалению, Александр Васильевич Катанский больше не работает в 10-й школе. Очень жаль, я хотел бы, чтобы мой сын учил физику у него. Несмотря на близорукость Александр Васильевич видел глубже многих. Он искал индивидуальные подходы к ученикам, давал им шанс, умел поверить на слово, и, по библейскому выражению, не боялся отпускать хлеб по водам. В полной мере я это осознал много позже окончания школы.
Я был не трудным, но экзальтированным подростком. Это неизбежно вело к неуду по поведению, к многочисленным записям в дневнике «Прошу родителей придти в школу!», а также, к регулярным вызовам на педсовет. Мой отец не раз заявлял, что он готов подписать официальную бумагу о том, что разрешает применять к его сыну методы физического наказания. Всем, кроме меня, казалось, что он так шутит. Мои художества привели к тому, что применительно ко мне была выработана упрощённая и ускоренная схема судопроизводства. Если в школе случалось что-нибудь из ряда вон выходящее, то вердикт был ужасающе однообразен: «Савченко - сразу в кабинет директора, а с остальными будем разбираться!» То, что примерно в четверти случаев я был невиновен, не принималось во внимание. Хотя это оскорбляло мои представления о правосудии, мои доводы не учитывались ни в кабинете директора, ни, тем более, дома.
Наш класс, как обычно в 10-й школе был разбит на три группы по английскому языку. В параллельной группе – английский вела Светлана Михайловна Филатова. Иногда группы сдваивались, и мы попадали к ней. Английский, в общем, был одним из тех немногих предметов, где я мог худо-бедно не ударить в грязь лицом, во всяком случае до старших классов, когда уже почти потерял всякую совесть. Но даже будучи ещё совсем желторотым и мало что понимающим школьником, я и, как подозреваю, все мои одноклассники, в полной мере ощущал строгую, но вместе с тем творческую атмосферу на уроках Филатовой. В них не было рутины, но на них нельзя было опаздывать или приходить неподготовленным, нельзя было отвлекаться ни на секунду. Казалось, что в воздухе витало что-то особенное. Теперь-то я знаю, как называется то, что мы чувствовали, но не могли определить. Высокий профессионализм - вот что это было.
Как это ни странно, ко мне Светлана Михайловна относилась довольно снисходительно, хотя, конечно, понимала, что я не столько учу, сколько живу старыми запасами. Как-то раз, я прибыл к ней на занятие прямиком от директора школы (честно говоря, уже не помню, что именно я тогда организовал). Комсорг класса, увидев моё присмиревшее после выволочки состояние, посчитал правильным (и безопасным) подвергнуть меня дополнительной критике, теперь уже по комсомольской линии. Так сказать, от лица товарищей-одноклассников. Такое уж тогда было время. Возникло беглое обсуждение.
«Я поясню вам на счёт Савченко, -- вмешалась Филатова. – Дело в том, что люди делятся на две категории – на людей первого и второго шага. Вот мы, все здесь собравшиеся -- люди второго шага, нам очень сложно сделать что-то такое, что не принято или необычно. А Яша – человек первого шага, он к этому готов. И ещё у него обострённое чувство справедливости. Он готов шагнуть первым, не оглядываясь на других. Я не хочу сказать, что это хорошо или всегда хорошо, но это так, и это нужно учитывать».
Прошло больше тридцати лет, а я помню эту фразу. Помню и привожу её здесь не из тщеславия или хвастовства, а как пример понимания учителем подростковой психологии – пример редкого дара, без которого, на мой взгляд, нельзя быть хорошим педагогом.
Меня поняли, так сказать, расшифровали и поставили диагноз. Он принёс мне неожиданное облегчение. Оказывается, я не дефективный. Я постоянно попадаю в неприятности просто из-за того, что я человек первого шага. У меня обострённое чувство справедливости. Это редко, но бывает, и с этим можно жить.
Тридцать лет время от времени, я вспоминаю эти слова, и они улучшают мне настроение.
Сегодня Светлана Михайловна преподаёт английский у моей дочери. Когда моя дочь попала в группу Филатовой я сказал ей (дочери) открытым текстом, что меня больше, чем любые её успехи по другим предметам, интересует её английский, и я хотел бы, чтобы Светлана Михайловна была ей довольна. Возможно, в этом был некоторый перебор, но это было сказано искренне.
Так как мои дети учатся в 10 школе, мне есть что сказать и про новые времена. К счастью, с ними не возникает тех проблем, которые были у учителей со мной. Дочь – хорошо учится, а сын отличается примерным поведением. По стечению обстоятельств, мы должны были всей семьёй провести около полугода за границей. Детей, естественно, пришлось взять с собой и перевести на домашнее обучение. Стараясь не отстать от программы, они переписывались с педагогами по электронной почте. Нам помогали практически все учителя, но особую благодарность я чувствую к Людмиле Юрьевне Аргуновой, учителю географии. Я не знаю, сколько всего у неё учеников, может быть две сотни, а может быть и три, но в день каждого занятия она находила время, чтобы составить, отпечатать и отправить нам задания, как для дочери, так и для сына. Кстати сказать, задания были обычно очень и очень не простыми. Честно признаться, я даже и подумать не мог, что географию, которая в наше время казалась второстепенным предметом, можно преподавать в школе на таком уровне. На протяжении полугода Людмила Юрьевна находила возможность проверить, указать на ошибки, разъяснить. Я считаю, что в наш век почти всеобщей необязательности и пренебрежения профессиональной честью, это - исключительное явление. Так может поступать только тот, кто любит свою работу, свой предмет, кому нравится учить детей.
Сегодня когда речь заходит о 10-й школе иногда начинают говорить о том, что там бесконечные поборы с родителей, что учителя вынуждают к платному репетиторству и так далее. За девять лет, которые мои дети провели в школе, мы не сталкивались ни с чем подобным ни разу. Никто из тех учителей, кто тратил своё время на то, чтобы списаться и что-то дополнительно объяснить моим детям по Интернету, даже слышать не хотел о какой-либо компенсации. Пишу об этом здесь специально для тех родителей, которые только выбирают, в какую школу отдать своего ребёнка.
Школьная программа нынешнего 8 класса – напряжённая. За границей мне пришлось тряхнуть стариной и преподавать дочери химию. По приезду её ждала целая серия зачётных занятий, организованных Татьяна Ивановна Чучкаловой для того, чтобы аттестовать дочь за восьмой класс. Насколько я могу судить, на этих занятиях не было никаких сюсюканий или поблажек, всё было требовательно и по-существу. При этом Татьяна Ивановна нашла время, чтобы проделать с дочерью целую серию демонстрационных опытов, которые нам невозможно было выполнить за границей. Конец зачёта был неожиданным. Проверив все конспекты и контрольные дочери, Татьяна Ивановна сказала: «Я думала Лиза, ты просто такая хохотушка, только можешь баловаться на уроках … А ты оказывается, вот как умеешь самостоятельно заниматься! Как же иногда, мы учителя, можем ошибиться в учениках!» Скажите мне, много ли вы знаете учителей, способных на такую откровенность и самокритику? Как по-вашему: может ли человек, сказавший такое быть плохим педагогом?
Не стану кривить душой, я не думаю, что школа может иметь определяющее значение на развитие ребёнка. В моём случае, как и везде и всегда, большую роль играли личные задатки и семейное воспитание. Но школьное окружение очень влияет на становление личности, особенно в подростковые годы. Для 10-й школы всегда было характерно существование особого, я бы сказал, либерального духа, что не раз, насколько я знаю, приносило неприятности школьному руководству, особенно когда директором был Ефим Наумович Варшицкий. С отголосками этой неприязни довелось познакомиться и мне. Когда в 1986 году я был арестован КГБ за организацию первой в стране демонстрации в поддержку перестройки, я лично слышал как секретарь обкома КПСС сказал допрашивавшему меня полковнику: «Этих негодяев нам поставляет 10 школа!». Он был прав. Организаторами демонстрации были Евгений Шейнин, Константин Порошин, Вячеслав Нестеров, Григорий Яковлев, Андрей Панов и я – все выпускники 10 школы, а транспаранты были сделаны на месте, которые сегодня занимают витрины с кубками за спортивные победы.
Наша школа распространяла своё цивилизующее влияние и на окружающий квартал, а квартал наоборот влиял на внутришкольную атмосферу. На переменах можно было услышать не только политические анекдоты, но и обсуждение закрытого (только для работников обкома КПСС, живших через дорогу) спектакля Шатрова..
«Родительское собрание» в «Красном факеле». Клуб имени Октябрьской Революции время от времени демонстрировал такие западные фильмы, которые, непонятно как, пропускала цензура, и которые невозможно было посмотреть где-либо ещё в Новосибирске. Каждый раз, когда это случалось, я сманивал одноклассников на дневные сеансы. С этой целью я даже придумал называть клуб Октябрьской Революции «Коброй» для конспирации. «Пошли в Кобру!» - таков был мой подростковый вклад в новоязовскую словесность. Я не запатентовал это название, свидетелей не найти, но я настаиваю на своём авторстве и требую, чтобы хозяева нынешнего новосибирского небоскрёба бизнес-центра «Кобра» передавали часть доходов в пользу 10-й школы.
Я чувствовал, что нахожусь со школой в глубоком симбиозе, и по мере сил старался вносить свой вклад в школьную атмосферу. Впервые организовал и провёл общешкольные соревнования по баскетболу, потом собрал команду выпускников, которая тренировалась в школе по ночам и поэтому была названа «Night Birds». Матчи между командой выпускников и сборной школы каждый раз сопровождались рекламной кампанией на западный манер. Баскетбол прижился, стал популярным, а через пару лет появились мужская и женская секция.
На переменах я любил заходить к трудовикам, помочь в каких-нибудь ломовых работах. Перетаскивая сейф или махая тяжёлой кувалдой (как и все подростки я хотел «накачаться»), попутно вёл антисоветские разговоры с трудовиком Турло , который всем представлялся как Слава , но которого я всегда уважительно звал «Владислав Иосифович» и который уже почти сорок лет является моим близким приятелем. Наши дачи рядом и теперь мы беседуем не на политические, а на «огородные» темы. («Владислав Иосифович, вы опять наступили на мой кабачок!» «А откуда ты знаешь, что это кабачок, а не кабачиха?»)
Трудовики отвечали мне взаимностью, и немедленно вставляли школьное окно, когда мне случалось по неосторожности его выбить. Когда заведующий мастерскими В.С. Ковылин узнал, что в девятом классе мне дали «неуд» по поведению, он написал докладную записку директору, прося поощрить меня, как лучшего ученика по трудовой школьной практике. До сих пор мне приятно осознавать, что многое в школе, особенно в подвале и мастерских сделано моими руками. Не так давно сын оставил портфель в школьном автобусе и, зайдя в гараж, я чуть не прослезился – там стояли на полке знакомые мне особо тяжёлые тиски специальной конструкции. 35 лет назад я уронил их себе на ногу и потом хромал целых три месяца. Вот как иногда рождаются детские воспоминания.
Всё это конечно мелочь, но в то же время - часть моей школьной истории. Мои отношения со школой не закончены. К тому моменту, когда будет опубликовано это эссе, я намерен вместе с детьми посадить вокруг школы и в окрестностях саженцы дубов. Может быть, если позволят силы и погода, их будет сто, по числу юбилейных лет. Возможно, один из них увидит 200 летнюю годовщину. Часто говорят: «Раньше было лучше!» Применительно к 10-й школе я утверждаю обратное. Время стало другое, и не только учебники стали в сто раз лучше, но и среди учителей гораздо больше тех, кто относится к своей работе творчески, с полной отдачей. Дети теперь менее зажаты и не так агрессивны друг к другу. Отношения между учителями и их подопечными отличаются большей свободой и взаимопониманием. Учиться в 10-й школе теперь в несколько раз интереснее, чем раньше. Не использовать все эти возможности – верх безумия, вот что мне хочется сказать нынешним ученикам и их родителям. Я хотел бы пожелать учителям продолжать воспитывать личности, поощряя природные способности учеников, стимулировать их индивидуальность, помогать им понять себя, не бояться воспитывать «иноходцев». Слава Богу: времена, когда стригли под одну гребёнку – позади.
Разностороннее развитие детей, их творчество, предприимчивость, оригинальность характера и индивидуальные способности могут развиться в полной мере только при помощи настоящих учителей. Пожелаем коллективу 10-й школы новых успехов в этой нелегкой работе.